[Живой] Чехов. Повести. Рассказы. Пьесы. Чехов, А. П. Новосибирск Сибирское университетское издательство 2007 582 стр. ISBN 5-379-00039-8

[Живой] Чехов - как это понимать? В этой книге сделана попытка [оживить] Чехова и его эпоху, посмотреть на классические произведения свежим взглядом (квадратные скобки - традиционный знак реконструкции). Одно дело читать сухой школьный или вузовский учебник, а совсем другое - оказаться в машине времени, отправившейся в XIX век.
Публикуемые в книге хрестоматийные произведения А. Чехова снабжены подробными комментариями, касающимися повседневного быта конца XIX века. Должное внимание уделяется разъяснению непонятных слов и реалий, врезками даются статистические данные и небольшие энциклопедические статьи, посвященные историко-литературному, философскому и бытовому контексту чеховских произведений. Предисловие являет собою увлекательный путеводитель по произведениям Чехова и его эпохи. Среди приложений вы найдете синхронистическую таблицу, позволяющую соотнести основные вехи биографии и творчества Чехова с событиями в истории и культуре России, Европы и США, а также ироническое школьное сочинение, написанное писателем Андреем Левкиным, лауреатом премии А. Белого.


О серии "[Живая] классика", стремящейся определить новый тип литературоведения, а также об истории интерпретации классической литературы и ее современном восприятии рассказал автор проекта Владимир Иткин:

Идея работать с классической литературой в издательстве возникла давно, но заход на книжный рынок с очередным переизданием русской классики - дело неинтересное и весьма рискованное одновременно. Нужно было предложить совершенно новый формат, что-то оригинальное и цепляющее. Придуманная мною концепция "живой" классики достаточно необычна. В России таких серий пока просто нет, но в чем-то мы наследуем западный опыт. Комментированные серии в Европе и США очень популярны (annotated fiction - классический текст с огромным количеством комментариев, касающихся как реальной жизни, повседневного быта, так и связанных с литературоведческими или философскими интерпретациями). Не удивительно, что открывающее нашу серию издание Чехова уже заинтересовало немцев.
Проект очень сложный: в каждой книге должно быть собрано большое количество фактов, касающихся повседневной жизни XIX века, а также интересных, неожиданных и, возможно, несколько скандальных интерпретаций. Конечно, многое здесь заключается в личности комментатора - автора примечаний или вступительной статьи, которая является самостоятельным произведением. Мне это представляется как бы постпостмодернистским подходом к тексту: если постмодернизм закрепил в читательском сознании величие интерпретатора, без которого читать текст, в принципе, невозможно, то сейчас от этого хочется несколько отстраниться и сделать шаг в сторону живого текста и живого автора. Однажды я попытался проанализировать, как в течение полутора веков менялась интерпретация произведений, написанных в XIX веке. Получилась такая линейка. Сначала появляется живой текст, который не нуждается в комментариях, потому что и так понятно, о чем речь. Затем возникает некий общественный резонанс (это хорошо видно по дореволюционной критике), появляются комментарии и размышления на злобу дня, делаются попытки осмысления знаковых для общества явлений (к примеру, что такое "обломовщина"). Потом все это перестает быть живыми отметинами времени и превращается в штампы, кирпичики мертвого марксистско-ленинского литературоведения. Параллельно формалисты пытаются освободиться от всего этого, начинаются разговоры о живом тексте и его функционировании. Им на смену приходят структуралисты (школа Лотмана), стремящиеся уйти от штампов к тому, что может быть единственно объективным (с одной стороны, это реалии, а с другой - механистические принципы построения художественного текста, стиховедческий анализ как математика и тому подобное). Наконец возникают постструктуралисты, превращающие интерпретацию текста просто в игру. Сейчас все эти игры уже надоели, но абсолютно невозможно возвратиться к дореволюционной или советской парадигме, при этом и лотмановский подход кажется уже недостаточным. Хочется почувствовать то, что когда-то было настоящим. В этом смысле [живой] Чехов может оказаться более настоящим, чем его читатель. Для того чтобы познакомиться с таким Чеховым, абсолютно не нужны разговоры о вечном, но нужны конкретные факты, которые тебя цепляют. Помнится, я работал с рукописью XV века, сочинением одного византийского мистика. Так вот, самым впечатляющим для меня оказались капли воска и отпечатки грязных пальцев на полях, пометки типа "Прошу бумаги, а мне не дают". Это же здорово, что современный читатель Чехова узнает о том, что у него был ручной мангуст Сволочь и пальмовые кошки, которые драли книжки, или о том, что Чехов получал огромные гонорары, а его брату ничего не платили, и Антон Павлович буквально замучил того своими нотациями.
Мне кажется, что в традиционном литературоведении сегодня ничего интересного не происходит - обычная грызня между школами, пресные тексты, мертвые авторитеты... Очень надеюсь, что "[Живая] классика" станет толчком к появлению нового литературоведения. Для серии пишут не только в Новосибирске, но и в Москве, Питере и Киеве, но, начав такую серию в Сибири, сложно быстро найти необходимый отклик, обрести контакт с очень разными и нужными такому проекту профессионалами. Для меня важно, чтобы человек, пишущий о классике, стал своеобразным медиумом. Хотелось бы, чтобы автор, пишущий, к примеру, о Грибоедове, сумел прожить его жизнь, родившись и умерев вместе с ним (хотя это и жестоко, учитывая, как Грибоедов погиб). На самом деле от меня зависит немного - я скорее выполняю функцию некого катализатора, побуждающего к творчеству других людей. Есть, например, в Новосибирске такой писатель Олег Постнов (на данный момент, пожалуй, единственный в городе настоящий писатель). Будучи украинцем, он в своих текстах пытается нащупать точку соприкосновения между двумя языками - русским и украинским. То же самое, в принципе, делал и Гоголь. Забавно, что Олег жил недалеко от Диканьки и какое-то время в Миргороде. Конечно, он пишет совершенно по-другому, но Гоголь - один из его любимых писателей, и сам подход к тексту у них в чем-то близок. Я ему полушутя предложил попробовать написать Гоголя (не стилизацию, а именно Гоголя). Мы посмеялись, но он сказал, что попробует. В результате должно получиться предисловие с наполовину художественным текстом, которое послужит неким трамплином для читательского прыжка в Гоголя. Вот если нечто подобное произойдет на самом деле, тогда действительно можно будет говорить о появлении нового литературоведения, о новом подходе к герменевтике.
Вышедший первым "[Живой] Чехов" получился не совсем таким, как хотелось, но все равно хорошим, интересным и симпатичным. Там огромное количество документальных фактов, забавных и грустных, куча статистических данных, совершенно замечательные письма, которые перевернули лично мое восприятие Чехова: вместо усохшего козлобородого старичка я увидел живого, страстного и властного человека, не стесняющегося матерных слов. В ближайшее время читателей ждут встречи с [живыми] Достоевским, Гончаровым, Гоголем, Островским, Салтыковым-Щедриным, Грибоедовым, Лермонтовым, Пушкиным.
Вся эта деятельность для меня немножко хипповская: хочется соединить свои представления о жизни с литературоведением так, чтобы получилась гремучая смесь. Хочется максимальной свободы, максимальной неангажированности и в хорошем смысле раздолбайства, не противоречащего ответственному подходу к делу и литературоведческой чистоплотности.

По материалам журнала "Эксперт-Сибирь" (# 30, 2007)